Кандидат исторических наук Айрат Файзрахманов рассуждает, почему эта дата остается незамеченной официальными властями, как к подобным событиям относятся в других странах и чем грозит замалчивание данного исторического факта.

ЕСЛИ «СОБЫТИЕ ПАМЯТИ»
ВПИСЫВАЕТСЯ В ИСТОРИЧЕСКУЮ ПОЛИТИКУ ГОСУДАРСТВА,
ТО ОНО ПОПАДАЕТ В РАЗРЯД
«ГОСУДАРСТВОМ САНКЦИОНИРОВАННОЙ ПАМЯТИ»

Вот уже 28-й год подряд в Казани в середине октября проходит памятное мероприятие под названием «Хәтер көне», связанное с падением Казанского ханства от войск Ивана Грозного в октябре 1552 года. Что для одних стало победой, для других явилось горьким поражением и вечной исторической травмой. Каждый народ хранит в своей коллективной памяти исторические травмы и жертвенные фигуры (у татар это, например, Сююмбике и Кул Шариф), которые актуализируются через мифы, предания, учебники истории и популярные книги, памятники, кино, литературу, культурные и памятные мероприятия. В итоге каждое «событие памяти» отделяется от самого исторического события, конструирует новое сознание и становится самоценным явлением. Если «событие памяти» вписывается в историческую политику государства, то оно попадает в разряд государством санкционированной памяти, которая воспроизводится элитами и национальными институтами. Если нет, то его стараются не замечать, а в отдельных случаях и вовсе препятствовать его реализации. В этом случае уже включается политика «исторической амнезии».

Например, как это случилось с аналогичными дню памяти мероприятиями в Каталонии или Шотландии. Если ранее официальный Мадрид чинил препятствия Национальному дню Каталонии в Барселоне, а затем старался его не замечать, то теперь памятное мероприятие интегрировано в историческую политику Испании. В вопросах памяти общество здесь постепенно движется от истории конфронтации к истории примирения. Схожая ситуация сложилась и с Шотландией, Уэльсом. В отдельных штатах США, Австралии, где местное автохтонное население (индейцы, аборигены) было уничтожено практически подчистую, также теперь проводятся свои локальные памятные мероприятия, связанные с трагедией завоевания. Кстати, в Австралии существует официальный календарь памятных дат разных народов мира, в нем отведено место и казанскому Дню памяти. Получается, в Австралии признали «Хәтер көне», а в Татарстане — нет.

В этом смысле «Хәтер көне» как событие также ценно само по себе — это уже часть истории современного Татарстана. В начале 1990-х памятное мероприятие собирало свыше 10 тыс. участников, непосредственно влияя на политическое поле республики. Для одних он был символом национального возрождения и пассионарности, для других — «пугалом» татарского национализма. Про «Хәтер көне» снимались целые передачи и документальные фильмы журналистами как российских каналов, так и иностранных. Сейчас состав участников сузился до нескольких сотен человек, а потенциал угас многократно. Изначально став оппозиционным политическим мероприятием и продолжив митинговую традицию, мероприятие в последние годы в сознании татарстанцев сильно маргинализировалось. Многие ходят сюда по привычке, отдать дань памяти, увидеть старых знакомых, потому что иного крупного памятного мероприятия у татар нет. Можно было бы вспомнить «Болгар җыены», но у него нет какой-либо четкой исторической сюжетной линии — люди просто приезжают посмотреть на древний город.

«БУДУЧИ ОТОДВИНУТЫМ НА ПЕРИФЕРИЮ ПАМЯТИ,
ВМЕСТЕ С «ХӘТЕР КӨНЕ»
ОКАЗАЛАСЬ ОТВЕРГНУТОЙ И ПАМЯТЬ О НАЦИОНАЛЬНОЙ ТРАГЕДИИ»

События 1552 года остаются в памяти народа, но «Хәтер көне» не стал всеобщим днем скорби для татар. С одной стороны, он не был воспринят официальным Татарстаном и тем более федеральным центром, с другой — потому что данное событие оказалось «приватизированным» оппозиционно настроенной татарской интеллигенцией. Практическое отсутствие на «Хәтер көне» видных политиков, ученых, писателей, крупных религиозных деятелей (приходят лишь единицы) не означает, что о событиях 1552 года не помнят, а об убитых не скорбят.

В этой связи в преддверии ежегодно организуемого «Хәтер көне» стоило бы задуматься об актуальности формата подобного мероприятия. Молодому поколению трудно воспринимать долгие и скучные речи, митинги, старые лозунги. Классические форматы коллективного воспоминания изживают себя. Будучи отодвинутым на периферию памяти, вместе с «Хәтер көне» оказалась отвергнутой и память о национальной трагедии.

В «официальном поле» события 1552 года стали неудобной историей, о них стараются не вспоминать. В конечном счете молчание распространилось и на всю историю Казанского ханства. Иначе чем можно объяснить то, что в Казани нет ни одного памятника, связанного с историей Казанского ханства? В городе есть целых три места, где увековечена память о Екатерине II, но не нашлось места ни одному казанскому хану. На сегодня столица Татарстана, имея богатую историю периода Казанского ханства, практически никак не мемориализирует это время.

У обывателя невольно возникает ощущение, что в истории Казани были только булгары, Зилант, Сююмбике и… дальше уже была Әби-патша, ХХ век, война, суверенитет (воспринимаемый зачастую как случайное наследие лихих 90-х) и нынешние «тучные» годы. Иногда могут припомнить еще и Кул Шарифа. Так, недавно один из известных туристов-блогеров, посетивших Казань, сожалел, что самое красивое здание Кремля названо в честь «сепаратиста» Кул Шарифа. Вспоминая о взятии Казани, многие недовольно крутят головой и твердят о нетолерантности. 7 лет тому назад вышла статья небезызвестной Яны Амелиной «Обиженные на Ивана Грозного» о том, что нет смысла ворошить прошлое, а большинство уже забыло о нем. Видимо, именно такими эпитетами принято награждать тех, кто помнит об исторических трагедиях, а историческая амнезия возводится в благодетель. Попытка сказать, что Казани нужен памятник защитникам города от войск Ивана Грозного, и вовсе оборачивается окриком о разжигании межнациональной розни.

Такая политика исторической амнезии, с одной стороны, формирует «Иванов, не помнящих родства», с другой — создает почву для кривотолков, радикальных настроений и бытового национализма. Получается слишком много неудобных событий, имен, организаций. В то время как важно учиться отвечать на неудобные вопросы и уметь объяснять, чтобы действительно не было исторических обид и бытовых кривотолков. Взять смелость объяснить «неудобную» историю грамотно по силам только зрелому гражданскому обществу. И здесь этническая разнородность Татарстана не препятствие. Однако нужно предостеречь — «компромисс», в котором одна сторона то и дело отмалчивается, поддакивает и старается угодить, вряд ли можно назвать таковым, он не будет иметь сколь-нибудь значимого КПД.

«БОГАТСТВО РОССИИ С МОМЕНТА ЗАХВАТА КАЗАНИ
СТАЛО ПРИРАСТАТЬ ТЕРРИТОРИЯМИ,
А НЕ ИНТЕНСИВНЫМ ТРУДОМ…»

В этом смысле тема реального межнационального диалога в Татарстане не перестает быть актуальной. Речь не о телевизионной идиллии решенного национального вопроса в духе советской дружбы народов. Реальность куда сложнее. Жаркие споры в СМИ и социальных сетях по поводу интерпретации исторических событий (в первую очередь связанных со взятием Казани) и установки памятников свидетельствуют, что разные оценки могут и вовсе приводить к «войнам памяти».

Оценки событий 1552 года сильно разнятся именно в массовой среде: от акта геноцида и победы абсолютного зла над абсолютным добром до дарованной свыше победы и торжества «святой державности». Некоторые из эмоциональных оценок сегодня и вовсе находятся на грани уголовной ответственности. Что касается профессионального цеха историков, большинством без особых сомнений принимается тезис о том, что 1552 год стал началом создания многонациональной империи, которая взяла курс на сугубо экстенсивный путь развития. То есть богатство России с момента захвата Казани стало прирастать территориями, а не интенсивным трудом, технологиями и людьми. Если ранее московское государство «собирало русские земли» и боролось за наследие Рюриковичей, то с момента взятия Казани оно встало на путь завоевания государств, имеющих совершенно иной этнический и конфессиональный состав. Завоевание татарских ханств стало поводом для того, чтобы считать, что российское государство стремилось стать единственным наследником Золотой Орды. Из новых интерпретаций вызывает интерес точка зрения известного европейского историка Александра Эткинда, который считает, что причиной для завоевания Казани стала … борьба за пушнину, которая была важнейшим сырьем того времени. По сути, роль американского золота для испанского двора в российском государстве исполнили меха татарских ханств. Конечно, комплекс причин, приведший к захвату Казани, большой — это не только узел экономических и геополитических противоречий, но и сфера высоких смыслов и идеология. Тем не менее героическая оборона города продемонстрировала настоящее мужество ее защитников, стоявших до конца, буквально до последней капли крови. Русские летописи с восхищением писали о татарах как примере мужества, бесстрашия и самоотверженности.

«ОФИЦИАЛЬНОЕ МОЛЧАНИЕ
РОЖДАЕТ ПОЧВУ ДЛЯ НЕОФИЦИАЛЬНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ»

Надо отдать должное: во многом благодаря усилиям татарстанских историков российские учебники истории ушли от этнической конфронтации, в них признана жесткость действий войск Ивана Грозного и их драматические последствия для татарского народа, а наряду с термином «присоединение» соседствуют слова «завоевание», «захват», «трагедия». Разные мнения в профессиональном цеху историков удалось свести к общему знаменателю.

Не удалось это сделать пока в сфере мемориализации памяти. Установленный вчера в Орле памятник Ивану Грозному стал первым сигналом, что в публичной политике есть готовность спекулировать на крови, на противоречиях. В желании сильной руки обыватель готов забыть одни факты и превознести другие. Такое явление называется не иначе, как «манипуляция массовым сознанием». Орловский Иван Грозный еще и яркий пример «войны памяти», причем во всем: в речах губернатора, названиях, датах, сравнениях. Вслед за Орлом о праве на «своего» Ивана Грозного заявили и в Александрове. Ситуация с установкой памятника Ермаку в Омске при несогласии коренных народов — из той же серии. Однако это явно не путь к консолидации российского общества, о которой в последнее время любят говорить. Тем более если это делать за счет принципа «держать и не пущать», подчинения меньшинства большинству, доминирования одной этнокультурной парадигмы в многонациональной стране.

Что касается вопроса о памятнике защитникам Казани, который поднимается с первого «Хәтер көне», вот уже без малого 30 лет. Аргументация татарской общественности понятна и логична — нужно восстановить историческую справедливость, тем более что на одном из самых проглядываемых мест города расположен храм-памятник павшим при взятии Казани. В этом отношении весьма дельным явлется предложение, озвученное группой «Европейский Татарстан» в социальных сетях. Речь о том, что независимо от того, на чьей стороне находились русские и татары, нужно установить на противоположной стороне Казанки памятник мусульманам, погибшим в Казанской войне; изменить название православного храма-памятника на «памятник православным, погибшим в Казанской войне».

Осознаю, что, возможно, на меня посыпятся упреки в предательстве с одной стороны баррикад и в национализме с другой. Но в этом вопросе Татарстану нужно уходить как от конфронтации, так и от смещения баланса в чью-либо сторону или от простого замалчивания. Иначе официальное молчание рождает почву для неофициальных противоречий. Это не призыв забыть свою историю, а затем свой язык и культуру — трагедия должна оставаться на страницах учебников и книг, в памяти народа. Однако подобное предложение было бы действительно великим историческим примирением и новым. Только так мы сможем уберечься от манипуляций историей, которая все больше превращается в политику, обернутую в прошлое.

Айрат Файзрахманов
«БИЗНЕС Online»