Если человек талантлив, то он талантлив во всем. Это расхожее выражение не раз находило свое подтверждение. И сегодняшний наш собеседник – человек несомненно талантливый и разносторонний, обладатель наград сразу в нескольких профессиях. Его дипломная работа получила Гран-при, а песни на его тексты до сих пор поют поклонники легендарной «Яллы». Режиссер и музыкант Алиаскар Фатхуллин рассказывает нам о своем великом отце, брате, счастливых творческих годах в составе ВИА «Ялла» и многом другом.
– Вы – представитель известной творческой династии. Ваш отец – Народный писатель Узбекистана, брат – известный кинооператор, лауреат государственной премии СССР, заслуженный деятель искусств России. Кому-то такое родство помогает, кто-то старательно его скрывает. А как было в Вашем случае? Знали в школе, в вузе, кто Вы? Чей Вы сын, брат?
Мой отец, Народный писатель Узбекистана Зиннат Равилович Фатхуллин, родился он в деревне Андреевка Сергачского района. Семья была очень большая – он был тринадцатым ребёнком в семье. Из Нижнего Новгорода он ушел в армию, а оттуда попал в Узбекистан. Потом его оставили на партийной работе недалеко от Самарканда – в Катта-Кургане. Он очень быстро – в течение одного-двух лет – выучил литературный узбекский язык. И это очень помогло ему в дальнейшем.
Первую пьесу отца «Гунчалар», как он рассказывал, редактировал сам Хамза Хакимзода Ниёзий — основоположник узбекской драматургии. Эта пьеса более тридцати лет шла во всех театрах республики до 1960-х годов. Так отец стал драматургом и еще очень много писал и очерков и рассказов. Им был написан сценарий фильма «Возвращайся с солнцем» о Герое Советского Союза Кудрате Суюнове. Отец дружил со многими известными писателями своего времени: с Айни, Лахути, Ахматом Ерекеевым, Мустаем Каримом.
Во время Великой Отечественной войны был военным корреспондентом газеты «За честь Родины».
Женился отец во время своего отпуска на уроженке Нижегородского края- Алие Башировне Тажировой. Они с мамой забрали из деревни её родную сестру Алимя–алмай и свою старшую сестру — Халиму, которую мы называли «татай». Отец поддерживал тесные связи с татарскими писателями: Мусой Джалилем, Ахматом Ерекеевым, Мустафой Нугманом, чьи стихи о обожал и который часто бывал у нас дома в Ташкенте. Мне было тогда лет 12, но я хорошо помню этого красивого, с чёрными вьющимися волосами мужчину, который потрясающе читал стихи. В основном — лирические, и создавалось впечатление, что он их не читает, а поёт. Он очень рано умер… Мог бы ещё много написать. Я помню, как он читал эпитафии по умершим. На глазах у родителей наворачивались слёзы.
Я с детства наблюдал, как отец по много часов кропотливо работает, склонившись над письменным столом. Действительно, это был труд, за которым стоял талант, характер и дисциплина, выработанная годами. Он не был праздным человеком и ко всему подходил очень серьезно. Любил что-то мастерить… Дом, в котором мы жили, он практически выстроил сам! Он долгие годы доводил его до ума. То крыша протечет, то водопроводная труба лопнет, то дверной замок сломается…Особо мастерам он не доверял, старался все делать самостоятельно. У меня тоже были детские инструменты, и я пытался ими что-то там поправить; и неважно, что потом отец все переделывал. Главное – я был в процессе! Он обожал коллекционировать авторучки, разбирал их, переделывал. И я из всех гастрольных поездок привозил для него самое желанное-авторучки. Как-то из заграничной поездки я привез дорогущий «Паркер», чем несказанно обрадовал его. Но каково мое было удивление, когда через какой-то промежуток времени он мне показал авторучку – смесь «Паркера» с нашим «Союзом»!
«Балам – так он меня всегда называл, – у «Союза» большой бочок для чернил, а у «Паркера» потрясающее перо. Я уже месяц пишу этой ручкой, а чернила не кончаются!»
«Может, мало пишешь?» – спросил я.
«Нет, – возразил отец,- ни больше, ни меньше. Как всегда».
Кстати, это увлечение передалось и мне: люблю собирать авторучки.
Я помню, что при всей суровости жизненного пути отецбыл веселым, добрым и отзывчивым человеком.Он обожал музыку, прекрасно играл на скрипке, но стать музыкантом ему не случилось. Поэтому он очень хотел, чтобы я стал музыкантом, и меня в шестилетнем возрасте он отвели на конкурсное прослушивание, после которого я попал в класс молодого в те годы педагога Тамары Афанасьевны Попович. Вот так я приобщился к музыке – благодаря отцу.
Брат. Мой старший брат Дильшат, прежде, чем поступить во ВГИК, прошел хорошую школу на кинохронике у Малика Каюмова. Первая его работа оказалась очень сложной и опасной. Он,как ассистент оператора, с группой альпинистов участвовал в восхождении на ледник Федченко на Памире. Молодой мальчишка прошел суровую школу выживания в труднодоступных горных условиях. Много позже, окончив институт кинематографии, он сразу же попал в обойму востребованных операторов на Узбекфильме.
Когда он работал оператором–постановщиком в картине Али Хамраева «Белые, белые аисты»,он забрал меня в экспедицию в кишлак Чанги. Как раз были летние каникулы. Там я честно отрабатывал свои три рубля в массовке и помогал операторской группе переносить рельс–тележку и прочую технику. Вот тогда я и понял, что работа кинематографиста — это не только красочные журналы про кино, кинопремьеры и кинофестивали, а очень сложная, порой неблагодарная работа всей съемочной группы иособеннопостановщиковфильма: режиссера и оператора.
Позже -посещениязакрытых просмотров в Доме кино.Общение с кинематографистами сделали свое дело – я заболел болезнью под названием «кинематограф». Поэтому, зная изнутри специфику труда отца и брата, я особо не бравировал их именами, при том, что был горд их успехами. Да и в школе Успенского, которую я посещал, детей с более именитыми родственниками было предостаточно. Многие ученики «Успенки» имели прямое отношение к самым влиятельным людям того времени. Их привозили в школу на автомобилях справительственными номерами, но это никак не отражалосьна их поведении, а тем более – науспехах в учебе.Каждый ученик старался играть на музыкальном инструменте если не лучше других, то, по крайней мере, не хуже. В этой среде было не до хвастовства. Результатом твоих возможностей были отчетные концерты, на которых видно было, что ты из себя представляешь. Поэтому правилом хорошего тона считалось ни при каких обстоятельствах не упоминать свои родственные связи! Как будто их не существовало. Конечно, дирекция школы и педагоги знали нашу подноготную, но им тоже в категоричной форме запрещалось каким- то образом использовать эти знания. Вот эта школьная привычка и закрепилась у меня на долгие годы.Даже много лет спустя, работая в ансамблях «Ялла» и «Наво», очень трудно было лавировать и стараться не нарываться на разговоры, -которые все жеимели место! -о том, что я являюсь зятем директора «Узбекконцерта»Амаяка Рубеновича Назарова.
Родственные связи вызывают во мне двоякое чувство.С одной стороны, это чувство гордости, что отец, брат и тесть – людиизвестные, заслуженные, достигшие высот своим талантом и трудом, а с другой- ощущение опасности, что, не имея желания и таланта самому чего-то добиваться, вряд ли именитые родственники смогут стать полезными в достижении поставленных целей.
– Ваша основная профессия – пианист. Вы окончили Ташкентскую консерваторию. Возвращаетесь ли Вы до сих пор к этому красивому делу? Просят Вас где-нибудь сыграть, что-то исполнить? А петь любите?
– Действительно, игра на фортепиано или на другом каком-то инструменте у музыканта, кроме усовершенствования технических возможностей, способствует развитию в нем жесткой внутренней дисциплины и самоконтроля. Эти качества приходят со временем и остаются навсегда. Я очень признателен своим школьным педагогам: Тамаре Афанасьевне Попович, Наталье Ефимовне Будылиной. В консерватории – доцентуЮрию Абрамовичу Кензеру. Каждый из них научил меня многому. И это мне помогало не только в игре на фортепиано, но и в практической деятельности, чем бы я ни занимался.
С начала 80-х годов прошлого века я перестал играть на фортепиано. Так сложилось, что просто не было времени и возможности садиться за инструмент. Естественно, навыки постепенно были утрачены. Ведь игра на музыкальном инструменте требует ежедневных занятий, тренинга…
И сейчас, много лет спустя, с удовольствием смотрюпо каналу «Культура»фортепианные концерты.Меня это завораживает, особенно если исполняется произведение, которое я когда-то играл. Что касается пения, то это тоже дело прошлого. Так, если собираются музыканты, начинаем петь. Но не более того.
– В разные годы Вы являлись участником двух разных ансамблей – «Ялла» и «Наво», причем в последнем Вы были руководителем. Как долгопродлилось Ваше участие в ВИА «Ялла»?Как можно охарактеризовать тот период жизни? Можно назвать его ярким, каким-то переломным моментом в творческой карьере?
– Являясь студентом Ташкентской консерватории имени М. Ашрафи, я женился. У нас с женой родился сын и стипендии в 28 рублей мне уже, как главе молодой семьи, явно не хватало. Я пошел работать в Театральный институт концертмейстером на кафедру актерского мастерства. Там в 1970 году меня пригласил директор учебного театра института Герман Махмудович Рожков в вокально-инструментальный ансамбль. Ансамбль был укомплектован студентами института: актерами, режиссерамии одним художником-графиком. Так получилось, что я оказался единственным на тот момент профессиональным музыкантом.
Но, имея цель, можно многого добиться. Позже к нам присоединились братья Закировы – Равшан и Фаррух – имузыкальный руководитель эстрадного оркестра Узбекистана Евгений Ширяев. Вот так в 1970 году собрался костяк коллектива, который впоследствии будут звать «Ялла». Заниматься с коллективом было интересно хотя бы потому, что с детства я занимался игрой на фортепиано сам, и успех или неудача касались только меня одного. А здесь я столкнулся с коллективным творчеством, когда сообща делали общее дело. И, кстати, оно неплохо получалось! Радовались сообща и переживали тоже вместе. Так, став профессиональным коллективом, «Ялла» участвовала во многих фестивалях и конкурсах, объездила практически весь бывший Советский Союз и зарубежные страны.
В 1976 году в моей семье появился второй ребенок и остро стал вопрос о моей дальнейшей работе в ансамбле. Постоянные поездки стали тягостной обузой в семейной жизни. Воспитание двух сыновей требовало моего активного участия в этом процессе. Но меня дирекция Узбекконцерта не отпустила и назначила худруком ансамбля «Наво», в котором я проработал до 1982 года.
Период работы в ансамбле «Ялла» был для меня счастливым. Счастливым как в творческом плане, так и в житейском: у меня родился второй сын, я закончил консерваторию, научился держаться на сцене, писать аранжировки, стихотворные тексты.Объездил с гастролями много стран. Побывал там, где, при всем желании, вряд ли бы смог быть, работая педагогом или концертмейстером по своей основной специальности. А это дорогого стоит. И – самое главное – научилсяработать в коллективе. Быть терпимым к чужим недостаткам и самому особо не выпячиваться, держать удар и не лезть на рожон.
– Кто был примером, кроме родителей, конечно? У кого и чему Вы учились?
– Наверное, учиться приходилось всему, что меня в то время окружало, Например,правильному дыханию во время пения, что очень пригодилось в дальнейшей работе.За что огромное спасибо педагогу по вокалу – Петру Федоровичу Волкову, великому энтузиасту, обожавшего нас -«яллинцев». Для него все мы были «гениальными певцами, по которым плачет Большой театр»! Действительно, мы многому у него научились. Особенно распевкам. Мы их стали постоянно проводить перед концертом. А бывало, работали мы по два, а то и потри концерта в день, ине как сейчас,под фонограмму, а «вживую». Иголоса выдерживали эти нагрузки!
Другим человеком, который помог и направлял меня в плане написания текстов, аранжировок и другим, не известным мне в те годы вещам, был музыкальный руководитель ансамбля «Ялла» Евгений Ширяев. Он обладал, кроме великолепных музыкальных способностей, мощной интуицией. Особенно на талантчеловека и его возможности. Казалось бы, приходит человек на прослушивание, ничего особенного, а Ширяев берет его в коллектив и точно – через месяц-другой этот человек начинает проявлять себя. Вот так и многие песни Е. Ширяева становились хитами. Хотя бы «Русские березы». Он очень внимательно относился к творческим поискам членов коллектива. С его одобрительного согласия в репертуаре ансамбля появились песни Фарруха Закирова, Сергея Аванесова, Григория Пушена, да и мои тексты звучали в некоторых из этих песен. И ему удавалось пополнять репертуар нашими произведениями, порой обойдя художественные советы.
– После вы стали руководителем ансамбля «Наво». Оттуда вышли Мансур Ташматов, Зиявуддин Ишанходжаев, Козим Каюмов… Легко ли руководить ансамблем? Что можно сказать об этом периоде в Вашей жизни?
– Этот период был ознаменован моими поисками в области организаторских возможностей. Ведь одно дело – быть «свободным художником» в коллективе, только делать свое дело и за это получать определенное вознаграждение в виде зарплаты, а другое дело – это думать, как заработать этиденьги – и не для себя! – а для членов коллектива, которых подбираешь из многих музыкантов и певцов. Учишься тому,как создать концертный репертуар. А это – работа с авторами, написание аранжировок для оркестрового сопровождения, запись фонограмм…Одеть коллектив, достать аппаратуру и инструменты… Устраивать гастрольные поездки… Столько вопросов было, которые нужно было решать!И все неотложные! Притом у каждого участника свой характер, свои,как говорится, «тараканы в голове», и с каждым надо найти общий язык, подобрать подход к его профессиональным и человеческим качествам. Где-то промолчать, а где-то – всыпать «по первое число», и все этос одним существенным обстоятельством: невозможность пожаловаться на кого-то или на что-то руководству организации из-за родственных отношений с директором Узбекконцерта. Это моглобыть воспринято как моя беспомощность.
Это не самый легкий и радостный период в моей жизни. Он был подвержен многим стрессовым ситуациям профессионального характера и – самое главное – я четко понял то,что,несмотря на успехи коллектива, это не мое и не для меня. Я не смогу выжать из себя большей отдачи ни в работе, ни в творческом плане. Я достиг той планки, выше которой мне не прыгнуть.
И тогдадля меня остро встал вопрос: что делать дальше? Чем заняться?Возвращаться в классическую музыку уже не мог по профессиональным критериям, которые растерял за эти годы, работая в эстраде. Менять профессию, но на какую?
– И когда пришел ответ?
– Еще в детстве! «Вирусом кино» я заразился еще в школьные годы. У нас дома часто собирались молодые кинематографисты: мой брат, Ильер Ишмухамедов, Али Хамраев и другие молодые выпускники ВГИКа. Они были настолько увлечены своими идеями и замыслами, что их энтузиазм передавался и мне – мальчику, играющему на пианино и воспринимающему их разговоры об итальянском неореализме, о французском кинематографе как величайшее открытие. Тогда же я начал читать Хемингуэя, Фейхтвангера, Томаса Манна. Эти имена не сходили с их уст. Особенно я зачитывался книгами по операторскому мастерству, по комбинированным съемкам. И однажды брат взял меня с собой в «Дом кино» на просмотр фильма «Мама Рома» с гениальной Анной Маньяни. Я до сих пор помню, в какое шоковое состояние меня вверг этот фильм.
Поступление во ВГИК родителями было отклонено сразу и безоговорочно! Брат тоже был на их стороне. Два «киношника» в одной семье – слишком тягостная обуза на психику родителей – сказал он мне тогда. И действительно, отец видел меня только музыкантом: «Закончи консерваторию и делай, что хочешь!»Я поступил в консерваторию и стал студентом фортепианного факультета. Но этот вирус, вернее, -заноза сидела глубоко в сознании и нет-нет, как рецидив хронической болезни, давала о себе знать.
И много лет спустя Али Хамраев сообщил мне, что идет набор на Высшие режиссерские курсы в музыкальную мастерскую Эмиля Лотяну. В Союзе кинематографистов я узнал условия конкурса и стал готовиться к вступительным экзаменам. Условия были непростые, и, сдав предварительно письменные работы,примерно через месяц я получил официальное приглашение на вступительные экзамены, которые состояли из нескольких туров. Конкурс был очень напряженный – по 15 человек на место. Эмиль Лотяну был строг, студентов в свою мастерскую отбирал очень тщательно. Нас – поступивших – оказалось пятеро со всего бывшего СССР. И осенью начались занятия. Занятия, полные ежедневных просмотров киноклассики, работы с актерами, обучения теории и практике монтажа, лекциями по кинодраматургии, истории кино, истории искусств у нас читалиА.Митта, А. Соловьев, А. Васильев, Л. Гумилев, Н. Эйдельман и многие другие выдающиеся деятелисоветской культуры.Курс был «укомплектован» профессионально сильными слушателями:А. Кайдановский, Н. Кажушанная, Стас Намин, А. Тепцов, Т. Теменов, В. Мустафаев. Многие стали лауреатами различных фестивалей и конкурсов. С развалом Союза связи между нами, к сожалению, оборвались и изредка, по слухам или из прессы мы узнаем друг о друге.
– Кто являлся самой главной поддержкой в то время?
– Все близкие для меня люди. Особенно жена и дети.
– Расскажите о своей первой работенад фильмом «Царапина» по сценарию Ираклия Квирикадзе. Она получила «Гран – при» на международном фестивале в ФРГ. Трудно ли она Вам далась? Как проходил кастинг актеров? Съемки? Как отнеслись к работе критики?
– Я очень долго не мог найти сценарий для своей дипломной работы. В Москве – на режиссерских курсах – заместительдиректора Вера Игоревна Суменова познакомила меня с Ираклием Михайловичем Квирикадзе -известным грузинским режиссером и сценаристом. Его короткометражный фильм «Кувшин» и фильмы «Городок Анара», «Пловец» в те годы уже вошли в историю грузинского кинематографа. Как всякий талантливый человек, он обладал добрейшим характером, величайшей фантазией и чувством юмора.
Мы сидели в кафе дома кино на Васильевской, и он предлагал одну историю за другой. В конце концов я остановился на двух из них: «Царапина» и «Человек с маркой на лбу». Ему понравился мой выбор, и мы договорились, что он приедет в Ташкент для написания сценария.
Вот так Ираклий Квирикадзе стал гостем моей семьи на целый месяц и написал два сценария.
– Какой из них одобрит худсовет, по тому и будешь снимать диплом – сказал он, прощаясь в Ташкентском аэропорту. Художественным советом был утвержден сценарий «Царапины».
Кастинг, как сейчас принято называть пробы актеров, проходил на студии «Узбекфильм». Мне повезло, что собралась очень мобильная и профессиональная киногруппа во главе с директором Станиславом Юлдашовичем Шамшаровым. Все роли взрослых героев были утверждены по фотопробам. На кинопробы денег не было и приходилось надеяться наудачу. В основном я пробовал детей на главную роль. Их было много, человек десять, может и больше, и когда я совсем потерял надежду найти подходящего мальчика на роль аккордеониста, друзья привели своего сына – Джавахира Закирова. Он – абсолютно раскрепощенный! – блестяще сыграл кусочек из сценария и тут же был утвержден на главную роль.
Съемки проходили в Самарканде. Там удалось снять полностью фильм за те небольшие деньги, которые выделили курсы, вернее – Госкино СССР – на съемку дипломной работы. Актеры снимались практически бесплатно, на энтузиазме. За несколько дней был отснят весь материал и мы, не дожидаясь его проявки, на свой страх и риск уехали в Ташкент. К счастью, материал вышел нормальный, но из-за ремонта студии синхронных шумов, в которой озвучивают шаги, хлопки дверей и прочий шум в кадре, нам пришлось со звукооператором и монтажером поехать в Тбилиси, на студию «Грузия-фильм», где по просьбе Ираклия Квирикадзе мы и договорились провести запись синхронных шумов.
Посмотрев отснятый материал, Ираклий Квирикадзе похвалил меня, потом, засучив рукава, засел за перемонтаж всего материала. Так из картины, состоящей из трех частей, после монтажа получилась картина из двух.. Были убраны все длинноты, ненужные реплики и получилось то… что получилось. Вечером, вернее, – ближе к ночи мы приступили к записи синхронных шумов. Смена называлась «ночной» и мы – соблюдая наши традиции, – прихвативс собой дары узбекской земли и чуть-чуть спиртного, появились в студии синхронных шумов. Каково было наше удивление, когда нам показали небольшую комнатку, где на столе были разложены дары грузинской земли и чуть–чуть спиртного! Нас ждали и нам были рады с присущим радушием грузинского народа. И вот там, после окончания записи, я понял, что фильм получился! Знаменитая бригада «синхронщиков», которая прославилась, снявшись в фильме «Синхронизатор», аплодировала картине и поздравляла нас всех с творческой удачей.
Потом уже были: отличная оценка в дипломе, прием в члены Союза кинематографистов СССР, хвалебные отзывы критиков и ведущих мастеров кино… И Гран-при в Оберхаузене (Германия) и Фипресси памяти Тарковского на Московском кинофестивале… Прокат фильма Союзэкспортфильмом по 40 странам мира… И, конечно же, творческое сотрудничество с Ираклием Квирикадзе.
– Замечательно! А вы поддерживаете отношения с теми людьми, которые помогали вам в защите диплома? С кем бы еще хотелось поработать?
– Во время съемок «Царапины» мне повезло с актерами не только в профессиональном, но и в чисто человеческом плане. Рустам Сагдуллаев, Дилором Камбарова, Джавахир Закиров стали близкими мне людьми. У нас в Узбекистане много сильных профессиональных актеров. Всех не перечислить. Есть школа, которая возникла еще в 20-е годы прошлого столетия. И базой этой школы является узбекский Национальный театр. Поэтому говорить «с кем бы мне хотелось поработать» – вопрос очень сложный. Все зависит от задачи, стоящей в драматургии фильма. Была бы идея и возможность воплощения ее в жизнь, думаю, прекрасные актеры всегда найдутся.
-Вы очень чтите свои корни и даже запустили проект «Татары мира». Расскажите об этой Вашей работе. Как зародился замысел? Основная мысли и идея фильма? Как отреагировали зрители, критики? Будет ли продолжение?
– Идея проекта зародилась очень давно. Мой брат Дильшат снимал вместе с Булатом Мансуровым художественный фильм о татарах. И мы изучали все источники, так или иначе связанные с татарами: книги, исторические справочники, статьи. Представители этой национальности проживают в каждой стране. Если начать снимать о них документальный фильм, то это будет потрясающая история о нации, три четверти которой проживает вне своей исторической Родины, сохраняя при этом свою культуру, язык, религию, традиции.
Я написал сценарий и обратился в «Узбеккино» с просьбой запустить в работу фильм «Татары Узбекистана». Руководство пошло навстречу, взяв на себя половину затрат. Вторую я искал сам.
Огромную помощь мне оказало Постоянное Представительство Татарстана в Узбекистане, в котором я когда-то работал советником по культуре. Советником и помощником в создании фильма выступил историк Ренат Шигабдинов, прекрасно знающий историю татар Узбекистана. В фильме я пытался рассказать об истории и жизни моих соплеменников в Узбекистане. Речь шла о ярких представителях татарской нации: о Народной артистке СССР Галие Измайловой, тренере по боксу Буту Газизове, боксёре Руслане Чагаеве, тренере «Пахтакора» Едгае Тадзеддинове, погибшем вместе с командой в авиакатастрофе… Все эти личности внесли огромный вклад в развитие культуры республики. Есть идея создать документальный сериал о татарах, живущих в разных уголках мира, но для этого нужны финансовые средства — и немалые. Но надежды я не оставляю.
– Раз речь зашла о документальном кино, то следует отметить, что на своей студии«ALFAT» наряду с «Татарами Узбекистана» Вы сняли ряд документальных фильмов: «Война, тыл, город спасенья», «Ялла. Начало», «Музей искусств», «Бухарский музей-заповедник», «Музей прикладного искусства», «Сурнай», «Фортепианная школа Узбекистана», «Симфонический оркестр», «Оркестр народных инструментов», «Детский спорт», «Искусство борьбы », «Тургун Алиматов». С какой целью была создана киностудия? Кто помог в то время? Кроме фильмов производится или что-нибудь еще на этой студии (клипы, рекламные ролики)?
– Студия «ALFAT»была создана в 2000 году по инициативе моих друзей.Все – учредительные документы, печать, счет в банке – они сделали за очень короткий промежуток времени и практически не подключая меня к данному процессу. Только пришлось расписаться пару раз у нотариуса в каких-тобумагах и все. Фирма долгое время находилось в замороженном состоянии, пока в 2003 году не удалось запустить проект «Татары Узбекистана». И вот вдальнейшем, благодаря содействию Агентства «Узбеккино», мне посчастливилось осуществить ряд проектов документальных фильмов.
– Часто ли Вы пересматриваете свои фильмы как зритель и критик?
– Я не пересматриваю свои фильмы. Что получилось, то и получилось. И посыпать голову пеплом не в моих правилах, тем более, когда поменять уже практически ничего нельзя. Это не театральная постановка,где в каждый спектакль можно внести какие-то коррективы. И когда вдругпоказывают по телевизору мой фильм, я стараюсь его не смотреть. Начинаю нервничать, то есть понимание того, что «поезд ушел», доводит меня до отчаяния. Фильм смотрят все: семья, родственники, друзья, знакомые, коллеги, но только не я. Ненавижу смотреть свои фильмы! Это честно.
– Боитесь критики?
– Конечно, боюсь критики. А кто ее не боится? Благо, если критика по делу, по существу и от нее чувствуешь какую-то пользу. А когда абсолютно невменяемая критика… Когда ради самого процесса, чтобы показать свою состоятельность и необходимость в профессии,тогда, конечно же, становишься на дыбы. Так редко бывает. Я стараюсь свою работу делать честно и хорошо. Чтобы самому нравилось. Когда Ираклий Квирикадзе, с которым мне посчастливилось работать, очень деликатно и с юмором подсказывал,как бы лучше смонтировать ту или иную сцену, и советовал, как делать хорошее кино, исходя из личного опыта, то это дорогого стоит. Так же и Али Хамраев, которому я признателен как человеку, приведшему меня на тропу кинематографа. Да и не только меня. Поэтому их замечания и советы для меня очень важны. Они своим творчеством доказали свою состоятельность, право критиковать или хвалить созданное в жанре кино и не только.
– Какие чувства охватывают после окончания съемок?
– Господи, неужели все! Да. Все. Закончил. И никогда, ни за что больше не встряну в эту авантюру под названием Кино! Никогда, никогда…. Это первые мои мысли после сдачи фильма руководству. Потом, а потом все с начала. Поиск темы, написание сценария, хождение по кабинетам. И…
– Как правило, у всех творческих людей очень плотный и динамичный график. Остается время на себя, свою семью?
– Мой график абсолютно не соответствует понятиям «занятой человек», или как принято называть таких людей – «человек дела». Моя мама еще говорила, что лень родилась раньше меня. «Ничего неделание» – это мой девиз со школьной скамьи и по сей день. Ложусь поздно, встаю еще позже. Но если наступает период срочной работы, то тогда полностью игнорируется все, что меня окружает: время, друзья, развлечения. Даже проблемы семьи уходят на второй план. Благо супруга – человек стойкий и понимающий – терпеливо ждет конца этого аврала. Работа – она поглощает все мое внутреннее состояние и время. А потом, когда эта гонка заканчивается, наступает пустота. Правда, ненадолго. И вновь – полная «расслабуха» и состояние«ничегонеделания». Здесь появляются нерешенные вопросы с друзьями, семьей, которые не спеша находят свое логическое завершение.
– А какой вы папа, дедушка, муж?
– Детьми в основном занималась жена. Сад, школа, все было в ее ведении. До выхода на пенсию она была артисткой балета ГАБТа имени Алишера Навои. Зовут ее Назарова Наталья Амаяковна. Детьми – Тимуром и Рубеном – занималась в основном она. Я был на бесконечных гастролях. Зато вся семья была, как говорят, сыта,обута и одета очень модно. В недолгие дни моего пребывания дома между гастрольными поездками, были добрыми, веселыми. Дети любили и любят меня, нас – родителей. То же самое и внуки.
Отец, видно, я неплохой, раз сыновья по сей день относятся ко мне с уважением, несмотря на то, что давно люди самостоятельные и никоим образом не зависят от меня. Я в этом не раз убеждался, когда меня настигали приступы и мне было очень плохо. Дети были рядом и делали все возможное, чтобы облегчить мое состояние. То же самое и внуки.
– Дети и внуки тоже пошли по вашим стопам?
– Сын Тимур – дизайнер интерьера и экстерьера. По его проектам реконструирована гостиница «Ташкент», построен магазин «Китоб олами» на Пушкинской и другие объекты. Рубен работает на фирме.
Я – счастливый человек. Не каждому дано увидеть внуков. Бог дал мне такую возможность, за что я Ему очень признателен. У нас с супругой их четверо – два внука и две внучки. Самый старший – Алан – неплохо играет на барабанах. Хотя, если честно, я был категорически против этого. Я считал и считаю, что мужчина должен обладать настоящей профессией, которая может прокормить его семью. Ради Бога, играй на барабанах, но в свободное от основной работы время. Делай это в свое удовольствие, но не в ущерб семье. Поэтому мы до сих пор спорим с ним по этому поводу. Он соглашается, но все остается на своих местах. Поэтому я не в восторге от занятий музыкой, но уважаю этот выбор. Ему решать. Что касается остальных внуков, то для меня очень важно, чтобы они выросли достойными, здоровыми физически и морально людьми и главное – знали, откуда они родом, кто их предки и чтили их.
Внучки – Арина и Даниэлла. Они разные, но очень хорошие. Арина хочет стать ветеринарным врачом. У нее дома целый зоопарк:две собачки, черепашка и еще множество живности. Младшая Даниэлла, поет, танцует и учится на «отлично». Обе – ученицы школы «Лидер». Дорогое удовольствие для родителей. Но есть множество плюсов.
– То есть каждая по-своему похожа на дедушку? Ведь, насколько нам известно, вы очень любите собак?
– Собаки окружают меня с раннего детства. Обожаю их! У меня есть маленькое чудо – пекинес.
– А Вы сами на кого из родителей похожи?
– Я и брат внешне похожи и на отца, и на мать. Хотя по характеру я ближе к маме, а по восприятию и отражению мира ближе к отцу. Такой же легкий в общении и добрый. И в то же время бываю суровым, если вижу что-то, что, на мой взгляд, нехорошо.
– Подвержены ли Вы депрессии?
– Как любой нормальный, тем более – творческий – человек, подвержен депрессии. Причиной может послужить все, что угодно:от телевизионного сюжета до ругани во дворе. Но – никогда от работы или связанными с ней процессами. Раньше депрессивное состояние снимал алкоголем, сейчас, практически не употребляя спиртного, приходится просто отсыпаться или садиться за руль и ездить по городу. Потрясающий способ снятия депрессии! Покричишь на «бомбил», которые,нарушая все мыслимые правила вождения, обгоняют тебя или резко тормозят, увидев на обочине клиента, побеседуешь с сотрудником ГАИ и – все! Депрессии как не бывало.
– А часто Вы даете советы молодым режиссерам, музыкантам? Что нужно делать, чтобы быть не просто актером, а настоящей личностью? Что нужно в наше время творческому человеку, чтобы заявить о себе?
– Никогда ни при каких условиях не даю советов. Я даже не знаю, что нужно, чтобы стать выдающейся личностью. Наверное, многое: стечение обстоятельств, талант, везение, сумасшедшая трудоспособность, доходящая до фанатизма и безграничная вера в себя. Вот, пожалуй, и все…
– Алиаскар Зиннатович, огромное спасибо Вам за интересную беседу! Здоровья Вам и творческих успехов!
Диана Ибатуллина
