В преддверии «праздника плуга» (так переводится слово «сабантуй»), который татары и башкиры отметят в середине июня, прокопьевские представители диаспор рассказывают, как оказались в шахтерском городе и часто ли задумывались о национальной идентичности. Все три собеседника – участники фольклорного ансамбля «Лейсен» («Майский дождь»), действующего при прокопьевском Центре татарской культуры.
ВАГОН УГЛЯ И ЭШЕЛОН ТАТАР
Юнус Махиянов – человек невероятно артистичный. Легко бы мог поверить, что это профессиональный актер. Даже несмотря на проблемы со зрением, он сохранил жизнелюбие, чувство юмора и самоиронию. Остро реагирующий, обладающий запоминающимся тембром голоса, Махиянов покорил жюри не одного конкурса. Несколько лет назад завоевал диплом в Новосибирске, где выступал с эстрадной миниатюрой на татарском. Юмористический рассказ, возможно, перевод с русского, предложил прокопьевский литератор и художник Фарид Давлятшин.
– История о том, как дедушка после бани захотел сто граммов и попросил бабушку…
– Подождите. Рассказ на татарском, а татары – мусульмане, и пить им запрещено.
– А кому можно? И русским не желательно, однако же пьют, – не теряется Юнус Мурсалиевич. – Раньше у татар действительно с этим было строго. Женщины вообще никогда не выпивали. А при советской власти, когда начался атеизм, употребляли и злоупотребляли независимо от национальности.
Родился Махиянов в 1945 году в Татарской Республике. Деревня называлась Болгар и относилась в те годы к Шереметьевскому району, а сейчас к Нижнекамскому. Это в трехстах километрах от Казани. Отец – инвалид войны – умер в 1947-м, а через три года не стало и матери.
– Я сирота казанская, – невесело шутит Юнус Мурсалиевич.
В семье шестеро детей. Мальчика воспитывал старший брат Ибрагим. Юнус ходил в татарскую школу, где учили и русскому, но остальные предметы преподавали на родном языке. И (мои догадки подтвердились) занимался в школьном драмкружке, где играл в татарских пьесах.
– У нас очень богатая культура. Не только мелодичные народные песни, но и литература, в том числе современная. Есть и пьесы на татарском.
В четырнадцать лет Юнус уже работал летом в колхозе. В те годы волжских татар вербовали на кузбасские шахты.
– Тогда шутили: «Из Кузбасса в Казань – вагон угля, из Казани в Кузбасс – эшелон татар», – улыбается Махиянов.
Поехал и другой брат моего собеседника – Юсуп. Он устроился на работу в Прокопьевске, а через несколько лет перевез сюда Юнуса, который сначала нянчился с племянником, а в пятнадцать лет устроился на лесоторговую базу ящики ремонтировать. Первые два года жили вчетвером в землянке.
По словам Юнуса Мурсалиевича, он никогда не сталкивался с дискриминацией по национальному признаку. Приехав в Прокопьевск, жил в районе, неофициально именуемом Башпоселком. Уже из названия понятно, что населяли поселок преимущественно башкиры – раскулаченные и депортированные в 20-е–30-е годы. Межэтнических конфликтов не случалось. В деревне, откуда он родом, только одна семья не была татарской. Но рядом располагались деревни, где жили русские, а также села крещеных татар (Махиянов, как и большинство волжских татар, принадлежит к мусульманской традиции). Рассказывает, что представители разных национальностей и конфессий мирно сосуществовали. Впрочем, в эпоху всеобщего атеизма о «конфессиях» говорить несколько проблематично.
Быт и хозяйство русских и татарских деревень в начале 1950-х практически ничем не отличались.
– Наверное, когда-то давно, до революции, и были какие-то различия, а при советской власти у всех один принцип: чем дешевле, тем лучше, – иронизирует Юнус Мурсалиевич. – Дома, огороды, телеги – все одинаковое. Вот только помню, что в четырнадцать лет ходил на базар в русский поселок, в райцентр. Татары привозили и деревенское масло, и яйца, и муку. А лук почему-то покупали у русских. Никак не могу это объяснить. Сейчас волжские татары отборный лук выращивают.
Махиянову довелось поработать каменщиком, геологоразведчиком: завербовался на Северный Урал, где мог остаться, но брат, живший в Прокопьевске, травмировался на шахте, и Юнусу пришлось вернуться. Опыт, впрочем, пригодился. Устроился в геологоразведку в Прокопьевске.
– Угольный пласт – он же идет, идет, и вдруг – бац! – потерялся, куда-то в сторону повернул. И вот мы уточняли, как эти пласты залегают.
Позже освоил профессию машиниста бурового станка. Жил и почти не вспоминал, что он татарин. Только на склоне лет всерьез заинтересовался культурой, историей и религией своего народа.
– Хожу в мечеть на пятничные намазы. Очень жалею, что в детстве не учил молитвы. Некому было учить – брат был коммунистом. Сейчас уже зрение, к сожалению, не позволяет читать и писать. Я в ансамбль «Лейсен» пришел не только потому, что хотел выступать. Мне обидно, что татары свой язык забывают.
РУССКИЕ ПЕСНИ, ТАТАРСКИЕ ТАНЦЫ
Галина Закирова – наполовину татарка, наполовину башкирка. Имя, как у украинки. А судьба – как у многих русских, которые после распада СССР вынуждены были уехать из бывших союзных республик.
Галина Хаббуловна родилась уже в Прокопьевске. Ее мама – Рахиля – приехала в шахтерский город после войны.
– Не помню, как их деревня называлась. Белорецкий район, недалеко от Уфы. В деревне был голод – и скот падал, и урожая никакого. Приходил агитатор, предлагал ехать в Сибирь. Бабушка сказала маме, которая, в отличие от других дочерей, еще не вышла замуж: «Если не хочешь умереть от голода, садись и поезжай».
В Прокопьевске Рахиля вышла замуж, но избранник оказался двоеженцем, вскоре уехал к первой жене и о прокопьевской семье не вспоминал. Рахиля назвала дочь не башкирским именем Галия, а Галиной – в честь украинской девушки, с которой подружилась в общежитии.
После школы Галина уехала к тетке в Душанбе. Окончила пединститут. Работала. Вышла замуж – как и пророчила мать, за татарина. В конце 1980-х Таджикистан захлестнула волна шовинизма. Ополчились на русских, но, кажется, считали русскими всех приезжих. И в 1992 году Галина Хаббуловна вернулась в Прокопьевск.
Вспоминает, что в детстве упрямилась, когда бабушка учила ее башкирскому. В школе татар, башкир и немцев дразнили, и девочка не хотела отождествлять себя с «неправильным» народом. Знает самые необходимые для общения фразы, не более того. Сейчас ей нелегко заучивать тексты татарских песен, но проблем с произношением нет. Мелодику языка (татарский и башкирский похожи) улавливает.
Прежде чем прийти в татарский ансамбль «Лейсен», пела в русском народном хоре, в котором продолжает выступать. Но русских хоров много, а «Лейсен» – единственный татарский в Прокопьевске. Чаще приглашают на гастроли и фестивали. Галине Закировой ближе русские песни, а танцы больше нравятся татарские. И еще она любит башкирскую и татарскую национальные кухни. Лучше всего ей удается губадия – слоеный пирог.
– Можно приготовить губадию мясную, а можно сладкую. Мама всегда делала сладкую, и я на Сабантуй такую готовлю, и всегда первые-вторые места на кулинарном конкурсе занимаю. Вы придете на Сабантуй? Обязательно приходите!
ВНУЧКА МУЛЛЫ
– Я чистокровная татарка! – гордится Нурия Гаязова. – У нас отец был очень строгий. Считал, что русскому мы научимся в школе, на улице, а дома говорили только на татарском, поэтому и не потеряли свой язык. Сейчас, когда езжу в Казань, все удивляются: «Надо же: так далеко от нас живешь и так хорошо говоришь». У нас язык быстрый, но ни одного слова русским не заменю, потому что все татарские слова помню.
Родилась в селе под Татарстаном. В Прокопьевске оказалась в три года.
– В 1947 году старшего брата отправили, как в армию, в трудовой лагерь в Сибирь. Он попал в Прокопьевск на шахту, которая позже стала называться Коксовой. В деревнях денег почти не платили. Брат написал, что в этом городе хорошие заработки, и мы всей семьей переехали. После школы Нурия выучилась на станочника и уехала из Прокопьевска в Ташкент, где работала на подшипниковом заводе. Это было сразу после печально знаменитого ташкентского землетрясения 1966 года. Узбекистану требовались рабочие руки для восстановления экономики. Вернулась через два с половиной года. Говорит, что в Ташкенте очень скучала по родителям и по шахтерскому городу, ставшему второй родиной. Устроилась на Прокопьевский подшипниковый и встретила здесь спутника жизни. Он родом из тех же мест, что и она, – уехал из деревни под Казанью и устроился на завод, чтобы получить паспорт. Родители мужа не смогли оставить хозяйство и приехать на свадьбу. Через год Нурия Хабибулиновна отправилась с ними знакомиться:
– На поезде до Казани, дальше на автобусе. Приехали в татарскую деревню. Глубокий вечер, полумрак, грязь. Какой-то мальчик лет пяти нас увидел, обрадовался, закричал по-татарски: «Я подарок получу!». И со всех ног побежал прямо по лужам, по грязи. Мы в ворота дома заходим, а он нам навстречу выбегает с подарком от свекра – за то, что принес радостную весть. Вышел свекр и попросил подождать. Потом говорит: «Заходите». Разуваюсь, и мне под ноги бросают перину из отборного гусиного пуха. Я в шоке. Оказывается, мне надо на перину наступить, чтобы жилось легко и счастливо, и поздороваться с родителями мужа. И мы действительно прожили счастливую жизнь, были вместе 33 года. На следующий день пошли в клуб. Вся деревня собралась, в центре гармонист. Парни с девушками начинают танцевать. Родители у меня пели, отец на гармошке играл, но я все-таки городская девчонка – танцевать не умею. Но женщины в клубе передо мной вытанцовывают, приглашение это называется. Все равно пришлось себя показать. Интересно было.
В семье Гаязовых сохранился не только язык, но и религиозные традиции. Дед моей собеседницы был муллой и знаменитым печником (в мусульманской традиции религиозное не противопоставляется мирскому). Нурия Хабибулиновна приходит в мечеть на пятничные намазы и посещает курсы арабского языка, которые там ведутся. И мать, и отец Нурии Гаязовой прожили больше 90 лет. Но сейчас Нурия Хабибулиновна старшая в семье.
– Моя внучка Суфия с трех лет со мной в ансамбль ходит, когда приезжает в гости из Осинников. В Сабантуях участвует. И младшая внучка, Самира, которой сейчас пять лет, не отстает. Любит по-татарски наряжаться. Щебечет: «Я татарочка! Я татарочка!». Уже не могу при внучках что-то по секрету сказать по-татарски: они все понимают!
