Интернациональный перемяч
Сабантуй в Америке – дело интернациональное. Я сижу на кухне своих друзей в Квинсе – одном из пяти районов Нью-Йорка – и леплю перемячи. Моя подруга, Лена, жарит их в кипящем масле. Она родом из Казани. В ее венах течет горячая смесь украинской и русской крови. Ее муж, Лев, еврей. Завтра он повезет нас на Сабантуй. Это второй Сабантуй, который мы отмечаем вместе в Нью-Йорке. В прошлый раз, три года назад, мы пекли губадию и треугольники. Лена, в жилах которой все‑таки есть и маленькая толика татарской крови, любит татарскую кухню и обожает готовить. Так что Сабантуй для нее – праздник. Как и для трехсот татар, которые соберутся завтра в Эйзенхауэр парке. 
Триста человек, празднующих Сабантуй, – цифра относительная. Разумеется, здесь никто никого не считает. Кто‑то приезжает, накрывает столы, затевает игры, наслаждается природой, а затем уезжает, уступая место новоприбывшим. Клич, пущенный в соцсетях, облетел северо-восточное побережье Америки и собрал на Сабантуй всех, кто смог приехать. И не только татар.
Литовско-белорусские атланты
Джон из мусульманского общества Квинса празднует Сабантуй уже несколько лет. Татарская составляющая его родословной уходит в такое далекое прошлое, что он уже не помнит, кто из его предков и когда был татарином. На Сабантуй он приехал не один, а с друзьями из общества. К нам подходит Марион. Ее предки приехали в Америку из Вильни, ныне Вильнюса. В ее облике нет ничего татарского, она американка до мозга костей – пожилая, эффектная женщина в шортах и майке, с прической и белозубой улыбкой, и я сразу же пытаюсь пуститься в объяснения и рассказать ей об исторических корнях Сабантуя. Но я зря стараюсь. Она знает, что это народный сельский праздник, связанный с концом весенних полевых работ. Мы угощаем ее нашими перемячами, она причмокивает губами и разве что пальцы при нас не облизывает. Она смотрит на меня, видит мои татарские глаза и добавляет: «Я всегда говорю внуку, что, даже когда меня не будет, он посмотрится в зеркало, увидит свои глаза и поймет, что он татарин».
Джон и Марион – потомки первых татар-мусульман, приехавших в Америку. Это их деды организовали мусульманское общество, которому сейчас больше ста лет, и открыли мечеть, чтобы сохранить для детей квинтэссенцию своей национальной составляющей – веру. Отец Марион стал первым имамом, родившимся в Америке. Джон и Марион регулярно ходят в мечеть молиться и размышлять о жизни. Возможно, они – последнее полноценное поколение, держащее на своих плечах традиционную мечеть, доставшуюся им от дедов и родителей. Их дети, внуки разъезжаются по стране вслед за учебой, работой, и молодежи в обществе становится все меньше и меньше, сетует Марион, и именно поэтому они решили присоединиться к Сабантую, на котором бывает так весело, звучит татарская музыка и приезжает столько молодежи. Я не могу удержаться и интересуюсь ее внешним видом, очень уж не похожа она на традиционную мусульманку, ходящую в мечеть. Она улыбается. «Мы были так воспитаны. У наших дедов не было заведено закрываться, как на Востоке. И мы впитали эту культуру, нам это нравится и кажется нормальным. Бог в сердце каждого, и ему не важно, кто как выглядит», – говорит она. Когда я хочу ее сфотографировать, она с гордостью и очень по-женски признается, что ей семьдесят лет.
Таких, как Марион, в шортах и майках, на Сабантуе в Нью-Йорке большинство. Июньская жара делает свое дело, раздевая американцев, кем бы они ни были.
От разговора с Марион меня отвлекает шум в центре поляны. Эйзенхауэр парк – это огромнейший зеленый массив на окраине Нью-Йорка со спортивными полями, зонами для пикника, концертными площадками, парковками. Татары выбрали себе солнечную поляну, обрамленную раскидистыми деревьями, дающими спасительную тень. И вот сейчас в центре этой поляны начинаются конкурсы.
Страховка против Сабантуя
– Жегетлэр! Безгэ жегетлэр кирэк! – по-татарски зазывает молодых людей к участию в конкурсе главный заводила Сабантуя и его ведущий Ильмир. Он выстраивает мужественных волонтеров в линейку и начинает со всеми знакомиться.
– What’s your name?1 – скачет он с татарского на английский и наоборот. Представив каждого, он объясняет условия конкурса – бег в мешках – включает музыку и дает старт. Скачка в мешках начинается. На поляне стоит шум. Все за кого‑то болеют, смеются и аплодируют.
Хоть Сабантуй и сельский праздник, к окончанию американских посевных работ он не имеет никакого отношения. Здесь это просто повод собраться и повеселиться всласть. Песни? Танцы? С удовольствием! Игры? Обязательно! Но только самые простые. Ну где в американском парке взять намыленный столб с посаженным на него петухом? Или лошадей для скачек? Или даже борцов? Говорят, раньше борцы на американских сабантуях были. Но перевелись, вытесненные с майданов сложностью страховой медицины. Вот и прыгают американские джигиты в мешках, носят яйца в ложках, перетягивают канаты, ну и, конечно, пляшут и поют.
На татарочке и жениться не грех
Главный заводила – Ильмир Ахметзянов и его питсбургская команда татарской молодежи – та самая молодая сила, оживившая респектабельную жизнь традиционных татарских обществ, организованных еще в начале 20‑го века. Певец, гармонист, организатор и, наконец, просто очень симпатичный молодой человек, преданный татарской культуре, Ильмир приехал в США из Башкирии в 2011 году и с тех пор стал необходимой составляющей всех татарских мероприятий северо-восточного побережья. Сабантуи в Вашингтоне и Нью-Йорке, татарские кемпинги в горах Пенсильвании, чаепития в Мэриленде – всюду Ильмир обеспечивает музыкальную программу и популяризирует татарскую культуру.
Его шатер в центре поляны – как центр управления полетами. Он щелкает пультами, переставляет мелодии, руководит конкурсами, представляет участников, интервьюирует конкурсантов, зазывает волонтеров. Милая пожилая татарка приносит ему тарелку со своего стола: «На, улым, подкрепись». «Рэхмет, апа, рэхмет!» И Ильмир торопливо ест то, что ему принесли. Я кидаюсь к своим перемячам – благо, последний остался – и тоже тащу Ильмиру, чувствуя себя меценатом, поддерживающим татарскую культуру. Он запихивает в рот мой перемяч. «Рэхмет, апа, рэхмет!» и снова бросается к компьютерному пульту, чтобы поставить плясовую и вытащить всех в круг. Затем возвращается ко мне.
«Мы собираем татар со всей Америки. К нам приезжают отовсюду. Из Пенсильвании, Охайо, Вашингтона, Нью-Джерси, Делавара, Иллинойса, Флориды. Вот летом организуем встречу в Пенсильвании, на которой соберется очень много татар. Это будет что‑то вроде летнего лагеря. Будем общаться, говорить по-татарски, петь песни, устраивать дискотеки. У нас уже даже семейные пары появились. Приезжают вот так же, как сегодня, молодые люди на наши праздники, встречаются, знакомятся и заводят татарские семьи».
Я знакомлюсь с Закарией, музыкантом из Алабамы. Ему двадцать пять, он играет в оркестре, а летние каникулы уже второй год проводит в Нью-Йорке у друзей. На Сабантуй его привел с собой Мансур, выпускник Колумбийского университета. Закария из Ростова-на-Дону и еще не женат. На мой вопрос, не хотел ли бы он познакомиться с татарочкой и завести семью, он заливается смехом. «Почему бы нет? Я же татарин! Вот какие здесь девушки красивые!» И убегает танцевать.
Умирание без латиницы
А я спешу к баннеру Американо-татарской ассоциации Нью-Йорка (ATA NY), рядом с которым развеваются флаги Татарстана и США. Здесь вотчина татар старшего поколения, тяжеловесов татарского движения. Их предки начали эмигрировать в Америку аж в 19‑м веке и уже в 20‑м объединились под одной крышей. Первоначально организация носила религиозный характер и объединяла татар, башкир, казахов, карачаевцев, турок, узбеков, однако в 1974 году выделилась как отдельная татарская ассоциация.
На нынешнем Сабантуе у АТА самые длинные столы, уставленные татарскими яствами. Здесь и кош теле, и чак-чак, и эчпочмаки. Все считают за честь сфотографироваться с Ркыей апой Вафалы, тихой, милой, приветливой пожилой леди. Ей 89 лет, на протяжении многих лет она руководила АТА, передав затем руководство своей дочери Сайда. Ее предки выехали из Казанской губернии в 1907 году и поселились в Китае, где она и родилась. После войны она с семьей переехала в Турцию, а затем в 49‑м году подалась в Америку. Говорит по-английски, а также по-татарски и русски, немного помнит турецкий и китайский. Она встречалась с президентом Эйзенхауэром, была дружна с Рудольфом Нуриевым. На мой вопрос, принимал ли он участие во встречах соплеменников, она отрицательно качает головой. Признается, что спрашивала об этом танцовщика и получила грустный ответ: ему были запрещены подобные выступления перед бывшими соотечественниками.
Мы сидим с Ркыей апой на складном стульчике в тени деревьев. Она держит мои руки в своих, и ее пожатие напоминает мне руки моей бабушки. Здесь, в Нью-Йорке, она бабушка многим. Она открывала татарское женское общество, устраивала татарские чтения, приглашала артистов, чтобы местные татары не чувствовали своей оторванности от родины, хлопотала о мусульманских похоронах, когда кто‑то умирал, готовила татарские блюда. И даже накануне нынешнего Сабантуя не спала ночь: варила три десятка яиц для конкурсов, готовила подарки участникам. Ее татарская речь красива, неспешна и грустна. На дне той радости, которую она испытывает на Сабантуе, прячется тень обреченности.
«Мы последние, кто говорит здесь по-татарски, – сетует она. – Мои правнуки по-татарски уже не говорят. Только по-английски».
Правнуков у нее девять. Они ходят в американские садики и школы, родители пытались приохотить их к родному языку, но языковые реалии страны берут свое. Английский торжествует.
«Мы так обрадовались, когда татары хотели вернуться на латиницу, – признается она. – У нас появился шанс учить своих детей читать и писать по-татарски, но не судьба». Кириллицы татары, родившиеся и выросшие в Америке, не знают, а значит, весь пласт письменной культуры для них закрыт. Ни газет почитать, ни почтой на татарском обменяться.
Другая забота Ркыи апы – это организация татарского кладбища, вернее, открытие татарской части на одном из старейших кладбищ Нью-Йорка. Для Ркыи апы, так же, как и для многих ее соплеменников, проживающих свой почетный возраст в Нью-Йорке, дорога в вечное кажется дорогой к дому, потому должна быть вымощена мусульманскими молитвами и окружена родными тенями. Сама Ркыя апа хочет быть похоронена рядом со своим покойным мужем и семьей. Она даже и камень для себя рядом поставила, оставив невыгравированной лишь последнюю дату. «Зачем загружать детей такими проблемами?»
Молодое поколение, о котором печется Ркыя апа, уже не такое молодое. Ее дочь Сайда апа, много лет руководившая АТА, сама уже вышла на пенсию. И даже руководство АТА уступила более молодым. В АТА устраиваются Тукаевские чтения, отмечаются Ураза и Курбан-байрам, иногда проходят творческие встречи с приехавшими соплеменниками. Несколько раз в месяц – чаепития, на которые приглашаются все татары, в том числе гости из Казани и Татарстана.
Многоликое счастье
Гостей много и на Сабантуе. Регина приехала навестить дочку, которая учится в Барух колледже. У дочки недавно родился ребенок, и сердобольная бабушка, хозяйка ресторана в Башкирии, бросила все, чтобы сидеть в Нью-Йорке с внучкой. Регина, заводная и открытая, подкладывает нам в тарелки татарское жаркое с картофелем и потчует нас пирожками. Она с удовольствием готовит в Америке. В прошлом году на День благодарения по заказу своей новой родственницы-американки пекла на праздничный стол татарские белиши вместо традиционной индейки. Еще Регина любит петь.
Там, на сцене в кругу Сабантуя, поет приглашенная из Казани красавица Резеда Галимова. За нашим столом – своя певица. Регине нравится в Америке, нравится на Сабантуе, но она скучает по друзьям и совсем не хочет оставаться здесь насовсем. Мы сидим и разговариваем о жизни там и здесь, о родине, новой и старой, и когда речь вдруг заходит о том, что происходит на Украине, замолкаем, а потом говорим о том, что все хотим мира.
Здесь, на солнечной опушке Эйзенхауэр парка на окраине Нью-Йорка, поют музы и никто не говорит о политике. О политике все будут говорить завтра, сидя на собственных кухнях, а сейчас и здесь звучит «Туган тел», развевается красно-бело-зеленый флаг Татарстана и маленькие дети декламируют стихи по-татарски. Вивьен, внучка Миннегюль апы, подруги Регины, подбегает к нам и спрашивает что‑то у бабушки по-татарски. Она родилась в Нью-Йорке, учится в американской школе, хочет стать юристом и изучает родной язык в семье. Точнее, у нее три родных языка – татарский, английский и русский, три родные культуры. «Разве они не счастливые?» – задается риторическим вопросом Миннегюль апа.
Медленно наступает вечер. Все подбирают за собой мусор и разъезжаются по домам. Молодежь договаривается о встречах, обменивается телефонами и электронной почтой. Опушка Эйзенхауэр парка пустеет. Эстафета Сабантуя будет подхвачена Лос-Анджелесом, чтобы через год вернуться в Нью-Йорк. Жизнь татар под небом Америки продолжается.
Алсу Салахутдинова,
специальный корреспондент журнала “Татарстан” в Нью-Йорке
