«Как Айвазовский писал море, так я пишу лошадей»

– У вашей выставки необычное название – Terra Bular. Насколько нам известно, оно было найдено в строчках сочинения XII века из Венгрии?

– Это именно так. Название мне предложили сотрудники музея, я не сам его придумал. И мне показалась это очень удачным, ведь мне кажется, что эта земля неизвестная, то есть Terra incognita, что созвучно с названием.

– Почему большинство ваших работ посвящено именно Булгарии?

– Я больше о ней читал, популярной литературы о ней было больше. И она была мне доступна. Сейчас я начинаю изучать уже период Золотой Орды, и мне захотелось создать серию портретов ханов. Надеюсь, у меня получится. Для этого я уже совещаюсь с историками, они хотят поучаствовать в этом проекте, у нас есть идеи, как это будет выглядеть.

– А работая над этой выставкой, вы с историками не советовались? 

– Я советовался, но уже после того, как выполнил работу. Иногда мне просто что-то подсказывали. Я внимательно ловлю каждый их комментарий. Я никогда не спорю.

Есть у историков такое, что они, увы, знают далеко не всё, поэтому бывают и просто предположения. В сложные моменты я беру инициативу в свои руки. Поэтому я не считаю, что мои картины исторически очень точные. Для меня главное было передать мое восхищение и романтико-лирическое настроение того периода, чтобы это было красиво и, главное, чтобы мы гордились.

– А что для вас источник вдохновения?

– У меня нет такого, чтобы я искал вдохновения. Идеи у меня появляются одна за другой. Эскизов у меня очень много, даже больше, чем я могу успеть создать. Идеи возникают сами по себе. Сейчас у меня 15 начатых картин.

– А это много или мало?

– Это много! Мало кто из художников может писать картину, отложить ее, а затем вновь к ней вернуться. В основном начинают и не отрываюсь пишут.

Мне хочется многое успеть. Бывает такое, что идея замечательная, и пока она у меня в голове, мне хочется успеть ее начать. Ведь если я ее начну, то это значит, что потом я ее продолжу. А зарисовок у меня еще больше. У меня проблема не с вдохновением, а проблема с реализацией. Еще я отвлекаюсь на декоративные работы, преподаю, пишу пейзажи, иногда портреты. Работаю на заказ.

Этот проект в финансовом плане себя не оправдывает. Чтобы зарабатывать, я пишу портреты. Или я сделаю на заказ несколько пейзажей и могу месяц продолжать создавать свои исторические работы.

– У вас лошади почти на всех картинках…

– Кони невероятно пластичные животные. И это связано с историей. Любое историческое событие немыслимо без коней. А я разбираюсь в лошадях довольно неплохо, я достаточное количество времени уделил их изучению.

Когда я учился в детской художественной школе, каждое лето ездил в деревню, и повезло, что там моего возраста были двоюродные братья и мы с ними все лето скакали на лошадях. И я привозил по 400 набросков в конце каждого лета. Иногда я просто хожу туда, где они бывают, и специально наблюдаю за ними. Как Айвазовский писал море, так я пишу лошадей.

«В то время принятие ислама было вынужденной мерой, чтобы спасти людей»

– Вы делали какие-то картины специально к 1100-летию принятия ислама?

– Да, я написал картину «Решение Алмуш-хана». Меня, конечно, историк один поправил, что этот хан, который принял решение о принятии ислама, на самом деле звался титулом «элтебер». И то, что его звали «хан», тоже неверно, ведь он им не был.

Я читал разные источники, и Ибн Фадлан, благодаря которому мы знаем эту историю, рассказал об этой миссии из Багдада численностью 5000 человек с верблюдами и лошадьми. Самое интересное, что это было решение одного человека. Это повлияло на судьбу целой эпохи. И на моей картине они вместе – Алмуш-хан и Ибн Фадлан. Эта картина сейчас находится в центре экспозиции.

В то время принятие ислама было вынужденной мерой, чтобы спасти людей и сохранить их. Это привело к большому прогрессу, потому что враги, которые близко к нам находились, поняли, что мы теперь под защитой Багдада.

Это наша история, это дало развитие и дало цвет и насыщенность нашего татарского народа через религию.

– Какие научные работы вы можете выделить среди тех, что вы изучали, когда создавали свои картины.

– Наверное, не сколько научные работы назову, сколько смотрел видеозаписи Хузина и Миргалеева. Я смотрел все их видео, где они об этом говорят. Просто в мастерской включаю компьютер и их слушаю. Рисую и одновременно впитываю то, что они говорят, их доводы и рассуждения.

Именно через их интервью и через их рассказы мне воспринимать проще, чем через чтение. Конечно, вообще без него не обойтись. Когда мне нужно узнать что-то конкретное, я изучаю это в интернете.

– Будете ли вы продолжать работать в этом направлении?

– Очень хочу! У меня есть идеи, и я сейчас уже на новом уровне. Если я смотрю на свои работы в этом направлении пяти- или даже десятитилетней давности, то вижу в них ошибки, и я понимаю, что они недостаточно хороши, потому что эти были первые шаги, а сейчас я вижу, что мои новые работы получаются более глубокими.

«Есть некая мягкость, которая идет из глубины веков»

– На ваш взгляд, в чем феномен волжских булгар?

– Я считаю, что это высочайшая несправедливость в том, что великий народ, единственный, который смог отразить нашествие монголов, был уничтожен. Природа оказалась несправедлива. Народ, который смог поднять голову, – природа, да и вообще вселенная должна поощрять таких людей. А у нас получается, что люди, которые достойно себя вели, они были разрушены.

А те, кто просто поджал хвост и подчинился, они процветают. Видимо, феномен в этой несправедливости.

– А феномен татар в чем?

– У всех татар есть такое, что мы себя некомфортно чувствовали на уроке истории, когда проходили монголо-татарское иго и когда рассказывали, что наши предки были захватчиками. И когда я смотрел на свою соседку – русскую девочку, думал, неужели мои предки по отношению к ее предкам не очень хорошо себя вели.

Но когда я самостоятельно начал изучать историю, то понял, что это совсем не так и все совсем по-другому. Жизнь шла, как она шла. Мы из Золотой Орды и из Казанского ханства. Я не буду останавливаться на этом подробно, я все же не историк.

В нашем татарском народе очень много гармонии, добра и есть некая мягкость, которая идет из глубины веков. И в моих работах, когда изображен человек на фоне цветов с оружием, оружие у него исключительно для защиты. Он просто восхищается красотой. Если у человека гармония в душе, он не нападет, а будет заниматься только спасением мира и будущих поколений.

«Я счастлив, что мне всегда интересно то, чем я занимаюсь»

– Расскажите немного о себе.

– Я родился в Сармановском районе в деревне Карамалы. У меня отец был самодеятельным художником, ветераном войны. С самого детства, сколько себя помню, я видел, как рисуются картины. Когда из непонятных мазков появлялось небо, люди.

Отец рисовал плакаты для колхоза, пейзажи. То есть самодеятельный художник занимался рисованием кроме своей основной работы, а был он столяром.

И с тех самых пор я отношусь к самодеятельным художникам с огромным уважением. У меня нет над ними какого-то чувства превосходства. Я понимаю, что это люди, которые душой выше, чем профессиональные художники.

Моя мама очень хорошо пела. Она была очень активной – занимала пост председателя сельского совета в деревне. Потом мы переехали в Нижнекамск, мне тогда было 9 лет.

В Нижнекамске я учился в художественной школе, очень многому там научился. Это была очень сильная школа, там работали очень сильные преподаватели. Я до сих пор подмечаю, что, когда пишу, что этому я научился еще в художественной школе.

После 8 класса я поступил в Набережночелнинское училище искусств. Там была замечательная школа. Просто прекрасные педагоги: Вячеслав Иванович Морозов, Юрий Григорьевич Свинин.

Свинин делал росписи в Челнах и брал меня и Андрея Кузнецова с собой в помощники. И по ходу дела мы осваивали технологию. Со временем он стал поручать нам, студентам, по факту еще школьникам, работу над серьезными кусками. Конечно, он подправлял за нами. Но мы все равно чувствовали ответственность, что принимаем участие в такой большой работе.

Потом я служил в армии, был водолазом. У нас были периоды, когда между призывами, а это месяц-полтора, мне поручали делать росписи на стенах. До сих пор в интернете можно найти фото бассейна, который я расписал еще в 1983 году.

– Вы закончили обучение искусству после армии?

– После этого я работал в Нижнекамске, в художественном фонде. Мы делали монументальные росписи с Фаритом Валиуллиным. Работали в паре, но он был уровнем выше меня. Все же взял меня взял в помощники. Он был очень хорошим человеком и позволял мне развиваться.

После этого я поступил в Строгановскую академию искусств, хотя в то время она называлась иначе. Проучился там 6 лет по академической программе. И я пошел специально на отделение, связанное с витражами. Мне хотелось изучить дизайн. В училище искусств было художественное отделение дизайна факультета декоративно-прикладного искусства.

Просто я заметил, что знание дизайна очень здорово помогает в классической живописи. Сейчас многие большие мастера говорят о том, что дизайн имеет большое значение для живописи.

Таким образом, я набрался знаний из разных областей. Это и академическая живопись, и дизайн. И поскольку у меня были разные педагоги, то каждый преподавал по-своему. Но я никогда не пытался с ними спорить. Наоборот, я вникал в то, что они хотят мне дать. Всё, что мне давали, я брал. Я понимал, что здесь один язык живописи, а здесь другой. И каждый по-своему уникален и интересен, и их нужно развивать.

Когда художники говорят, что надо заниматься чем-то одним, они отчасти правы. Конечно, потому что жизнь коротка, и развиваться надо в одном направлении, но я не пытаюсь добиться результатов, а просто наслаждаюсь творчеством. Я не могу представить, что у меня бы не было декоративных или академических работ. Потому что это всё мое, и мне это интересно. Затем после окончания Строгановки я вернулся в Нижнекамск.

– Почему вновь вернулись туда?

– Я не из тех, кто стремится уехать за границу иди перебраться в большие города типа Москвы и Питера. Мне нужна была комфортная среда, хорошая мастерская, чтобы я мог спокойно работать. Мне важно сосредоточиться и спокойно жить и работать. Что интересно, меня не нужно развлекать – мне никогда не бывает скучно. Мне всегда интересно. Я всегда нахожу для себя интересное занятие.

Я счастлив тем, что мне всегда интересно то, чем я занимаюсь. Хотя я езжу в разные города, интересуюсь разным искусством. По несколько раз в год посещаю Третьяковскую галерею. И казанские музеи я все обошел.

Я искренне люблю свой город, и мне привычно находиться в этой обстановке. А главный жизненный интерес у меня именно в творчестве.